Автор: .Dancer.
Бета: ~dark_rose_for_elven_king~
Герои/пейринг: Юно/Джеджун
Рейтинг: R (пока за содержание и лексику, в будущем - посмотрим)
Жанр: AU, детектив, ангст, хоррор, экшн
Отказ от прав: мальчики принадлежат себе, все описанные улицы реально существуют и принадлежат Праге, мысли принадлежат автору, в общем, не претендую
Краткое описание: Двадцатый век. Двадцатые годы. Мир испытал на себе всю ярость и мощь Первой мировой войны, Европа пытается оправиться от ран и построить жизнь по-новому. Чехия и Словакия объединяются в вымученный союз и выходят из-под правления Австро-Венгрии. Шаткое равновесие может быть нарушено лишь одним неверным шагом любой из сторон. Азия так же полна противоречий. Корея под властью Японии и жаждет свободы. В свою очередь, у японцев другие планы относительно мира. В это время человек, пытающийся откинуть свое прошлое, вынужден к нему вернуться...
От автора: Просто хотела сказать то, что по своей глупости не сказала раньше) Каюсь... Этого фанфика и вообще всей моей Праги не было бы без одного человека, которого я безмерно люблю и уважаю) miniMin, все что я делаю, - это лишь твоя заслуга) Ты всегда в моем сердце
От автора 2: Ну... *шаркает ножкой* Мне очень стыдно, действительно, очень стыдно, что Прага выкладывается так медленно... Мы с бетой виноваты... Простите, пожалуйста. Будем стараться работать быстрее. Подождите еще немного. 15-17 главы уже написаны и бетятся, 18я в процессе написания. Так что, надеюсь, ждать осталось недолго. ) Спасибо, что не бросаете ленивого автора, читаете и комментите. Сhuuu~
Глава 1-10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава четырнадцатая, в которой Юно осознает границы страха и трусости, а прозектор не вовремя задумывается о совсем не важных вещах.
Экипаж двигался вдоль набережной; две масляные лампы, установленные на крыше, выхватывали из темноты мягкие, подсвеченные золотом очертания редких уже прохожих, ровные каменные стены домов, перила вдоль пологого, забранного в камень берега Влтавы. Редкие газовые фонари встречали их кругами света, некоторые из фонарных столбов были уже выкрашены в национальные цвета по новой моде, большинство же из них оставались темно-синими, почти неразличимыми в темноте. Юно и Джеджун сидели рядом, Земан – напротив: казалось, ему доставляло живейшее удовольствие разглядывать ночной город.
- Расскажи мне о них, - попросил Юно. - Расскажи мне об этих женщинах, как видел их ты все это время.
Они сидели так близко. Детектив подавил в себе желание дотронуться до руки художника, взять ее в свои ладони, как до этого на улице Волкерова. Он пытался думать лишь о расследовании. Пытался.
Джеджун внимательно посмотрел на мужчину.
- Они не доверяли мне. Сначала просто присматривались, узнавали. Некоторые даже пытались флиртовать… - художник усмехнулся. – Но словно держались на расстоянии все время. С тобой было по-другому. Девушки как-то сразу поверили тебе, приняли… Я, честно говоря, удивился.
- Почему? – Юно невольно улыбнулся тому, как Джеджун слегка нахмурился, провел пальцами по лбу.
- Не знаю. Мы примерно одного возраста, оба иностранцы. Но с первого дня я был им чужим. А к тебе они все словно тянулись, будто ты брат не только для Джихё, но и для всех остальных. Будто ты обязательно их защитишь…
Земан тихо покашлял в кулак, его взгляд был устремлен за окно. Казалось, мужчина прибывал в каком-то своем мире, прятался в нем, отгораживаясь от окружающих.
- Вот Ангела, например, - грубоватая девчонка. Надменная немного, но, в то же время, какая-то простая. Без загадки.
- Деревенская? – коротко усмехнувшись, спросил Юно. – Я и сам так подумал поначалу. Жила где-нибудь в трущобах среди простоты или, может быть, из деревни приехала – зарабатывать. Но старуха – ее родственница – женщина непростая. С тем же налетом грубости, но хитрая. И она говорила про родителей Ангелы, что те уехали отсюда когда-то.
- Да я не то имел в виду. Деревенская, как ты изволил выразиться, - это скорее Зулу. Выросла сиротой где-то под Парижем, на улице побиралась, как сюда попала - не знаю, только вот она, как трусливый зверек. Чтобы ее только не трогали.
- Такое часто бывает, если человек рос на улице, - кивнул Юно. – Я тоже успел заметить. Она как будто согласна с тем, кто сильнее.
- Да, - понимающе улыбнулся Джеджун, опустил руку на парик, теперь лежавший у него на коленях. – Но зверек такой - неприметный и пугливый - если сунешься, палец оттяпает… - художник задумался на пару мгновений. - Нет, Зулу неплохая, если честно. Как-то по-простому, по-уличному мудрая, у меня, признаться, такого качества не достает. Если вдруг случилась ссора, она придет мириться первой, если кому-то плохо, утешать будет тоже она. Ангела никогда так себя не вела. Если ей кто-то из девушек что-то неприятное скажет, сразу носик вздернет, отвернется и уйдет.
- Они часто ссорились? – Юно на мгновение живо представилась Ангела: почему-то почти с первого дня он с уверенностью мог сказать, что девушка именно такая.
- Да как тебе сказать, - пожал плечами Джеджун, мех на воротнике его пальто на мгновение пришел в движение, будто беззвучно вздохнул. - По пустякам – каждый день. Женщины… - коротко улыбнулся он. – Кто-то туфли похожие надел, у одной помада пропала, другая внезапно обнаружила, что у нее полбаночки пудры не хватает, третья чулки порвала и готова обвинить в этом весь свет.
- Понял-понял, - замахал руками Юно.
- Ну вот. Такое творилось постоянно. Но ссор, как в ту ночь, когда убили Сантану, не было… Хотя постой, как-то Тереза поругалась с Всеславой. Очень сильно поругалась, – Джеджун нахмурился, видимо, вспоминая. – Честно говоря, я случайно услышал. Тереза была очень зла на девушку. Говорила что-то вроде: «еще раз узнаю, не буду тебя покрывать». Не знаю, что было предметом спора, но, похоже, Терезу что-то сильно расстроило. Всеслава все пыталась ее успокоить, говорила, что все было в последний раз, но, видимо, крепко провинилась.
- А предмет спора? – детектив придвинулся чуть ближе.
- Не знаю, - Джеджун выглядел расстроенным. - Да я и не обратил поначалу внимания. Мало ли, что они могли делить между собой. Тем более, Всеслава… Она никогда не была покладистой. Вечно себе на уме. Спорила, к девушкам относилась, как к грязи под ногами, никого не желала слушать. Знаешь, она и одеваться старалась так, чтобы просто подчеркнуть разницу между нею и остальными. Платья по последней моде, меха… Откуда только деньги брала? Конечно, этот вопрос для нее всегда стоял очень остро. Всеслава требовала денег с Гюмина, говорила, что работает больше, Джихё упоминала, что та выпрашивала у клиентов подарки. Всякие безделушки, украшения. Транжира… Конечно, старика она слушалась. Ну и Терезу побаивалась. Та у девушек была вроде старшей, ну и по возрасту, и понятно, по положению. Следила за ними, защищала, если кто их обвинять в чем-то начнет или попадется недовольный клиент. Вообще, держала порядок. Если надо, разбиралась и с личными проблемами девушек. Даже этой истеричке пыталась запретить пить.
- Полине? – Юно вспомнились ее слова в тот день, когда Ангела сбежала из «Коготков». Образы девушек один за другим возникали в его мозгу. Их силуэты, будто так и не написанные Джеджуном портреты, мягкими линиями акварели запечатлелись в памяти детектива. Насыщенный лиловый – Тереза сильная, не сдающаяся; тяжелый золотой - Всеслава в вечной погоне за блеском; темный, почти черный – сознание Полины в вечном алкогольном дурмане; пугливая лазурь – умершая Сантана, всегда такая слабая, беззащитная…
- Даа, - прервал размышления детектива Джеджун, - я бы сказал, что это дело абсолютно безнадежное. Полина просто нашла свой способ уйти от реальности, и никоим образом не хочет с ним расставаться. Она всегда была очень нервной, недовольной. Подозревала меня в каких-нибудь темных делишках, да и сейчас, наверное, подозревает. Но, знаешь, есть в ней какая-то безразличность, словно девушку не интересует ее собственная жизнь. Она полячка, появилась сразу после войны, не знаю, что с ней там случилось, но к Триверти она попала уже такой.
- Ясно, расскажи мне о Сантане, - попросил Юно, образ тоненькой, вечно испуганной блондинки беспокоил его, вину за ее смерть детектив ощущал особенно остро.
Джеджун поморщился, видимо, вспомнив ее труп.
- Тихая, очень тихая… стеснительная. У Гюмина она была около пары лет. Сначала вообще всех боялась... Ну, не боялась, - Джеджун на мгновение задумался, - стеснялась. Зулу рассказывала, что та лишнего слова не говорила, пока ее не спросишь. Потом, когда появились Ангела, они сдружились. Та – прямолинейная, открытая - стала для нее своеобразной защитницей. Говорят, неплохо дружили… Осталась Жанет? – художник вопросительно посмотрел на Юно. Тот едва заметно вздрогнул: мысли о ее беременности, которых детектив с такой тщательностью избегал, вновь грозили настигнуть, увлечь его дальше от расследования. Юно лишь молча кивнул.
- Жанет… я мало ее видел. Кроме, разумеется, времени написания портрета, – поправил себя Джеджун. – До той первой смерти я мог свободно передвигаться по городу, в кабак приходил лишь к вечеру… Знаешь, Жанет была какой-то… светлой… мягкой… очень печальной. Ей не нравились ссоры и ее работа, она не старалась заботиться о младших девушках, больше всего любила находиться одна. На чердаке или в подвале, запершись в своей комнате, только бы одной… И ей совершенно точно не нравилось ни от кого зависеть, – Джеджун опустил взгляд.
- Она была беременна, - произнес Юно, едва художник замолчал. – От тебя? – как показалось самому мужчине, он спросил это слишком резко.
- Что? – Джеджун вскинул голову, его взгляд постепенно наполнялся осознанием и злостью, и, спустя мгновение, казалось, мог уже обжечь детектива. – Ты давно это знаешь? И все это время подозреваешь меня? Ты, что, издеваешься? – художник сжал кулаки. – Да ты просто глупец, Чон Юно! Я сказал бы, если бы у меня что-то было с одной из девушек, да они бы первые же тебе разболтали! – Джеджун резко замолчал, недовольно взирая на детектива.
- Право слово, - в наступившей тишине глухой смех Земана звучал отчетливо, на его бледном унылом лице отражалось некое подобие веселья, - вы будто молодая пара в ссоре, не сочтите за оскорбление, господа, - прозектор продолжал тихо посмеиваться.- Извините, что прервал вас. Продолжайте, прошу, – сероватые губы растянулись в усмешке.
- Не имею ни малейшего желания, - серьезно проговорил Джеджун и отвернулся от мужчин.
Юно подсел ближе к окну, за которым была ночь, мелкая противная морось и газовый свет фонарей. Детектив отчаянно пытался не улыбаться.
***
-Вы ведь завели разговор об этих девушках не просто так? – тихо спросил Земан, немного придвинувшись к Юно. На мгновение он кинул опасливый взгляд на Джеджуна, но тот, казалось, был серьезно обижен и не выказывал к разговору ни малейшего интереса.
- Конечно, нет, - кивнул детектив. – Мне не дает покоя вся эта закономерность… Почему убивают девушек только из одного заведения? Может быть, убийца хочет за что-то отомстить или чего-то добиться? Признаюсь, меня не оставляет мысль о том, что это может быть кто-то из клиентов девушек. К сожалению, хотя, может быть, и к счастью, как раз в тот момент, когда мне пришло в голову тщательно проработать эту версию, пропала Ангела. И я считаю своим долгом в первую очередь найти девушку и позаботиться о ее безопасности, а уже потом возвращаться к расследованию.
- Понимаю, - согласился прозектор. - Честно говоря, мне тоже приходила в голову подобная мысль. Должен быть человек или, может быть, люди, как-то связанные со всеми девушками.
- Или с их хозяином, или со стариком, содержащим кабак, или с кем-то из клиентов… Круг подозреваемых может расширяться до бесконечности. В этом-то вся проблема… - Юно досадливо поморщился. – Какая-то из всех этих многочисленных связей должна быть сильнее. Если, конечно, это вообще касается «Коготков»… Может быть, все эти убийства – лишь средство, только чего тогда хочет достичь убийца?
- Приехали! – перебил детектива оклик возницы. Экипаж несколько раз тряхнуло, прежде чем он остановился у порядком проржавевших ворот.
***
Когда-то в детстве детектив думал, что страх – понятие материальное. Ведьмы и призраки, злые существа, охотящиеся за младенцами и девственницами… Потом, повзрослев, скучая на лекциях по философии, таская из библиотеки многотомные фолианты о жизни и размышлениях седых мудрецов, гуляя с однокурсниками по ночной Праге и пьяно смеясь над собственным родным языком, над своей маленькой воюющей Родиной, не изведавшей вольностей прекрасной Европы, Юно решил, что страх – понятие эфемерное, никоем образом не отраженное в реальности. Страх – лишь повод для размышлений, пища для мозга, не более.
Вернувшись домой, в сердце корейской провинции дипломированным юристом, молодой, меньше, чем за два года ставший, казалось, своим для Европы, Чон Юно понял, что страх – это клетка… Что клетка – это страх… Он был заперт дома, словно дикий зверь, которого заново надо приручать и приучать. Приучать к размеренной жизни, к тишине и покою, к бедности и строгости. Юно так и не смог выдержать испытание этим страхом…
Позже, много позже окрыленного мечтами о Европе юнца, за полночь возвращаясь в свою уютную квартирку в престижной части Лондона, думая лишь о работе, непрерывно воспроизводя в голове детали того или иного расследования, детектив думал, что одиночество – это его страх… Постоянное чувство потери, ощущение неопределенности… безродности. Постоянная мысль о том, что вот оно, право выбора, действует. И выбор Юно сделал…
Вслед за дежурной медсестрой следуя по коридорам погрузившегося во сны приюта для умалишенных, детектив вспомнил все свои страхи. В этом здании, забранном в толстые каменные стены, в прочные металлические решетки, он будто ощутил сам Страх – его материальное воплощение и душевные терзания, кошмары, детские страхи, сумевшие свести взрослых с ума, одиночество, навсегда ставшее единственным собеседником для запертых больных… Клетка…
По некогда надежно закрывавшей пол плитке змеились трещины, появившаяся неизвестно откуда вода мелкими грязными лужами собиралась в расколах, копилась и все разъедала широкие балки, будто в упорстве своем желала уничтожить само это место. Стекла в нескольких окнах были побиты – по боковому коридору гулял ветер. Запах хлорки и вонь испражнений не были явными, не заставляли кашлять, инстинктивно сжимая горло в приступе удушья. Они будто вплетались в каждый вздох, вливались в тело, по капле отравляя его, лишая воли. Откуда-то издалека слышался тихий вой; лишь пройдя половину пути до конца коридора, Юно понял, что это плакал человек, а не животное… Сиплый голос, тихий, словно сам заключенный устал от рыданий, но не может остановиться… никак не может остановиться. Больше всего детективу захотелось заткнуть уши, сжать зубы, не дышать, не позволить больше ни капле отравы проникнуть в его организм… и бежать. Бежать отсюда так далеко, как только возможно.
Юно посмотрел на Джеджуна, шедшего рядом с ним. Тот оставил юбку и парик в экипаже, но детективу показалось, что что-то тонкое, мягкое осталось в художнике… Что-то маленькое, бьющееся сейчас быстро-быстро, так же, как и сам детектив, желающее оказаться где угодно, только не здесь… Что-то, что хотелось защищать любой ценой. Сберечь, согреть… Юно, казалось, потянулся к Джеджуну: здесь, в месте, полном печалей и страхов, он не хотел быть один. Художник поднял на него темные, резко выделяющиеся на побелевшем лице глаза: ему, так же, как и самому детективу, было здесь отчаянно плохо… одиноко.
И это одиночество грозило свести с ума…
***
- Я не понимаю, о чем вы говорите. Я честный человек, который всеми силами старается помочь людям безнадежным, людям забытым и измученным, тем, кто лишился самого ценного – своего собственного я, своей сущности, - вещал тощий невысокий врач. Кажущийся то ли обиженным, то ли печальным взгляд тусклых серых глаз за толстыми стеклами очков делал его внешность неприятной. Торчащие в разные стороны порядком поседевшие волосы и пижама в темную полоску, прекрасно различимая под белым медицинским халатом, давали понять, что незваные гости подняли его с постели. - Я врач, в конце концов! – воскликнул он и поднял вверх указательный палец, будто подчеркивая значимость и величие своих слов.
Юно усмехнулся: ни значимости, ни величия во внешности и словах этого типа по имени Штэпан Велем детектив не обнаружил.
- Я давал клятву, что буду бороться за жизнь своих пациентов, во что бы то ни стало. А вы… вы, - казалось врач вот-вот лопнет от негодования. - Да как вы вообще можете говорить о подобном? Чтобы я травил своих пациентов? Никогда.
- Ладно, успокойтесь, - примирительно протянул руку Джеджун. - Мы не из полиции. Просто хотим поговорить…
- Меня не волнует, откуда вы! – неожиданно резко вскрикнул Велем. На мгновение дверь приоткрылась, и в ней показалось испуганное лицо медсестры, которое затем снова скрылось за хлопнувшей дверью. – Я говорю лишь о том, что вы меня обвиняете в противоправном действии, которое…
- Которое вы совершили, - выйдя на шаг вперед, словно наступая, с нажимом проговорил детектив. – Да как вы можете называть себя врачом, говорить о клятве и долге, когда вы сам, своими руками причиняли человеку вред, отравляли его огромными дозами опиата, да вы просто чудовище…
- Молчите! – тонко, с надрывом вскрикнул Велем и тяжело опустился в кресло, закрыл лицо ладонями.
Юно посмотрел на соратников. Джеджун молчал, выжидающе глядя на него, Земан слегка неуверенно пожал плечами. Оба не собирались вмешиваться, оба предоставляли Юно право выбирать средства для достижения цели. Но не успел детектив начать, как в тишине зазвучал заглушенный прижатыми к лицу ладонями голос Велема.
- Они кричат… Каждую ночь кричат от страха. Кошмары мучают их наяву, терзают, режут, жгут… Они возвращаются день за днем… поэтому больные всегда кричат… Я больше не могу так, не могу слышать этих криков день за днем, ночь за ночью… - после этих слов последовала долгая пауза, тишина прерывалась лишь тонкими всхлипываниями Велема. Вид этого человека, даже сейчас жалеющего не своих умалишенных пациентов, а только себя, вызывал у Юно чувство отвращения и жалости. Хотелось развернуться и уйти, оставив его в одиночестве.
- Каково, вы думаете, врачу, блестящему хирургу, зарекомендовавшему себя в лучших больницах страны, в определенных кругах известному и почитаемому, когда приходит война? – каким-то совершенно не подходящим ему детским жестом размазывая по щекам слезы, хрипло спросил Велем, обвел собравшихся взглядом. – Врачу не оставляют выбора. Просто забирают на фронт, чтобы бороться за чьи-то чужие идеалы. Говорят, там всегда не хватает врачей… А мне ведь нельзя! Вы посмотрите на меня – ну, какой из меня солдат? Мне нельзя на фронт, меня могут убить… - Велем вновь всхлипнул, по его щекам потекли крупные слезы. Юно поморщился, на этот раз точно от отвращения. – Я… я, поверьте, нужен людям. Мне еще когда-то в институте говорили, что у меня талант. Представляете, скольким я мог помочь? Каким выдающимся хирургом я мог стать, если б не эта чертова война! – голос Велема сорвался. – И я сбежал… Спрятался, сбежал, закрылся здесь. «Кто поедет сюда?» - думал я.
- Вы испугались войны? – нахмурившись, сказал Джеджун. Сказал, в общем-то, ни к кому конкретно не обращаясь.
- Да! Да, черт побери! Самосохранение – это нормальный инстинкт любого живого существа. Я уехал в эту психушку, когда все врачи торопились обратно в Прагу, когда знакомые хирурги пытались попасть на фронт, я старался обезопасить себя. И что? Что, я вас спрашиваю? Меня все забыли… Война закончилась, и люди превознесли своих героев. Бесталанных мальчишек, не знавших и не умевших и десятой доли того, что знал и умел я… Просто за то, что они прошли войну? – голос Велема дрожал. – А про меня забыли… с этим приютом, - он окинул жалобным взглядом стены кабинета, где они находились, - в послужном списке меня не торопились принимать обратно – в лучшие госпитали теперь уже свободной Чехословакии, - в словах мужчины сквозил злой сарказм. - Меня выбросили… я схожу с ума, схожу с ума, понимаете… Понимаете вы это или нет? Эти больные, эти безмозглые обрубки человеческой души, почему именно я должен быть здесь? А они кричат… - врач сжал пальцами виски.
- Вы их ненавидите, - глухо, с нескрываемым отвращением прошептал Джеджун.
- Да, да, черт побери! – Велем вскочил. – Они сломали мне жизнь. Они разрушили ее.
- Вы сами сломали свою жизнь, - холодно произнес Юно. – Расскажите про вашего пациента. Про того, которому дочь привозила морфий.
- Ангела, - тихо проговорил Велем, опустив глаза, медленно успокаиваясь. - Вы об этом знаете… - он помолчал. – У большинства моих пациентов больше нет родственников. От них попросту отказались. Но Ангела любила своего отца, навещала его. Старик – несчастный человек. Он даже не псих, нет, просто день за днем сходит с ума от дикой боли… Опухоль, - врач поднял руку и коснулся ею лба, - здесь опухоль. Его привезли сюда в начале зимы, больше нигде не хотели принять воющего старика, пытавшегося убить себя, разбить голову. Как же он кричал… Казалось, я сойду с ума от этого крика. Не представляете, громче и ужаснее не орал еще ни один пациент этого приюта… А Ангела… девушка была так добра, так трогательно печальна, – Велем сцепил пальцы в замок. – Она хотела помочь своему отцу любым путем, и я согласился. Я сам был рад помочь старику, - размеренный голос врача на мгновение оборвался, - иначе, клянусь, я бы своими руками придушил его, еще одного чертового ночного крикуна. Но без денег ничего бы не получилось, Ангела просто была в отчаянии… Я не мог не подсказать ей способ, не направить ее… Я же врач… - голос Велема вновь смягчился, звучал теперь почти ласково. – Девушка согласилась и вскоре привезла первую дозу морфия. Она плакала, вы не поверите, плакала, когда ее отец, наконец, успокоился и уснул. Она была так счастлива.
- Вы мерзкий, отвратительный тип, которому даже здесь не место, - поморщившись, бросил Юно. – Ваши пациенты более люди, чем вы. Где Ангела? Она здесь?
- Как вы можете так говорить, когда я всего лишь помогал?.. – Велем посмотрел на детектива обиженно.
Юно сжал кулаки, часть его сознания – разумный, холодный лондонский сыщик – боролась с яростью, другая же часть, совсем недавно вновь обнаружившая себя после многих лет сна, хотела уничтожить этого скользкого мелочного труса.
- Говорите, иначе пожалеете! - детектив сделал шаг вперед.
- Подождите, - вскрикнул Велем, - подождите – не бейте, я скажу, я скажу, – сбивчиво зашептал он. – Ангелы не было уже больше недели, даже морфий вместо нее привозил какой-то парень. Такой рыжий, невысокий, со шрамом на носу.
***
Он пытался бежать… С силой, с яростью продирался сквозь неровные ряды ненавистных серых марионеток. Казалось, они не замечали его, двигались навстречу, безликие и бездушные. А он все шел, шел, где-то впереди видя того, за кем следовал, того, кого хотел догнать.
Юно сжимал зубы и двигался дальше. Его толкали чужие плечи, локти, его не замечали, будто в этом мире марионеток его не существовало совсем. Юно продирался сквозь толпу, спешил, как мог. Во что бы то ни стало, он хотел догнать шедшего впереди Джеджуна, остановить, схватить за руку, сказать…
Юно не останавливался. Он, чужой, непринятый и неузнанный, бросался вперед, на безразличное стадо, двигавшееся в едином бездушном порыве. Шаг за шагом, встречая все большее сопротивление, Юно пытался не отвлекаться на толчки, не замечать боли в избитом теле, смотреть только вперед, туда, где посреди расступавшейся перед ним толпы шел Джеджун.
С болью, с яростью рвясь вперед, детектив приближался к своей цели… Пусть это безликое множество растопчет его, пусть… он должен добиться своего любой ценой.
С силой рванувшись в последний раз, Юно протянул вперед руку, перехватил тонкое запястье, его пальцы почувствовали холод. Лишь холод неживой плоти.
- Подожди, - прошептал Юно, - прошу, подожди меня…
Взгляд Джеджуна был печальным и каким-то чужим. В нем оставалось так мало жизни… Дыхание Юно перехватило в тот момент, когда мужчина перед ним качнул головой, улыбнулся грустно и словно виновато… Холодное запястье выскользнуло из пальцев Юно…
***
Детектив резко сел на кровати. Кошмар, казалось, высушил его, не оставил сил на вдох, на крик. Мужчина с силой прижал ладони к лицу. Где-то за стенами глухо плакали, в забранное решеткой окно едва проникал свет бледной, словно больной луны.
Чертов извозчик, чертов мерзкий тип, отказавшийся везти их обратно до прихода рассвета, и Земан, согласившийся с ним… Джеджун, решивший, что спрятанной бандитами Бритвы Ангеле ничего не угрожает. Чертова лечебница… Страх – дикий, нестерпимый страх одиночества разгорелся в этих стенах с новой, поражающей силой…
Юно замер… Неужели в этот момент он начал так походить на трусливого гада Велема?.. Неужели его жизнь так же будет наполнена страхом и одиночеством, потому что он просто ничего не изменит?..
Мужчина сжал кулаки. В кошмаре, несмотря ни на что, он знал, чего хочет. Юно поднялся с постели и, сделав несколько шагов к двери, резко распахнул ее.
Джеджун стоял в коридоре. Такой же потерянный, испуганный, как и сам детектив. Печальный и одинокий.
- Прошу, подожди меня, - прошептал Юно слова из сна. Он не мог позволить всему закончиться так. Не хотел…
За первым шагом, нетвердым, бессильным, последовал следующий… Они встретились в центре коридора, на мгновение замерев, словно оба боялись, что это всего лишь сон, злая шутка изъеденного страхами мозга. Юно поднял руку, осторожно, будто боясь разрушить зыбкое видение, коснулся щеки Джеджуна. Тот улыбнулся – неуверенно, очень печально…
- Не оставляй меня, - прошептал художник. Его ладонь – мягкая и теплая, живая – накрыла пальцы детектива, - не оставляй меня одного. – Юно, не в силах терпеть эту боль, прошившую сердце, шагнул вперед, обнимая художника, прижимая его, вздрогнувшего, к себе. Защищая от всего мира, не оставляя больше слов, мыслей, сомнений, до слез, до крика терзавших обоих, стирая их. Руки художника, в первое мгновение неуверенные, обвили шею Юно, сжали крепче, не оставляя места печали и безысходности. В следующий момент их губы встретились, поцелуй заглушил слова, порывистый и страстный… такой нежный… правильный.
В их мире не осталось ничего, кроме этой нежности, сводящей с ума. Объятия, прикосновения… спасение, в котором они так нуждались. Ничего, кроме бьющихся так близко сердец, кроме неровного пульса, рваного дыхания… Целуя, обнимая, гладя, не осознавая и не желая осознавать, что они делают…
Сплетенные в объятии, в поцелуе, в желании быть лишь единым целым или не существовать вообще, порывисто двигаясь, наощупь, не глядя… пока Юно не хлопнул дверью, отделяя комнату от промозглого коридора, пока не нащупал металлические перекладины больничной койки…
- Останься со мной, - прошептал он, опускаясь на кровать, бережно проводя пальцами по часто вздымающейся груди Джеджуна…
Для Юно не существовало больше ничего – ни страшной лечебницы, ни больной Праги, ничего, кроме потянувшегося к нему всем телом мужчины… Новый поцелуй заглушил слова, оставив их где-то за гранью сознания, сделав совершенно ненужными и такими беспомощно-смешными. Художник улыбнулся, чуть отстраняясь, его пальцы под рубашкой Юно нежно поглаживали сильную спину. В следующий момент он вздрогнул, не сдержал тихого стона, когда губы детектива коснулись его шеи, язык мягко проследовал вдоль артерии, лаская тонкую чувствительную кожу… Джеджун застонал громче, слегка выгибаясь на постели, в тот момент, когда Юно спустился ниже – к острым ключицам – и дальше, сбивчиво, порывисто расстегивая рубашку, обнажая разгоряченную кожу, открывая ее для новых поцелуев… Тонкие ладони художника коснулись лица Юно, заставив того поднять голову, посмотреть на него. Нежно, едва касаясь, Джеджун провел кончиками пальцев по высоким скулам, по тонким линиям старых детских шрамов, словно запоминая каждую черточку, все прошлые отметины и будущие морщины, пытаясь постичь их…
Юно, впервые за долгое время так остро почувствовавшему себя живым человеком, хотелось касаться художника снова и снова, целовать, ласкать и чувствовать ласки в ответ… Он поднялся выше, накрывая своим телом Джеджуна, вновь приникая к его губам в полном нежности и желания поцелуе.
Сухой и резкий стук в дверь заставил мужчин, словно преступников, замереть… Мир, в который вместе с нежностью пришла надежда, рушился… Юно стиснул зубы.
- Простите, детектив, вы спите? – послышался из-за двери жалобный голос Земана. – Я просто хотел сказать… извините, я только сейчас подумал… тот блокнот, что вы мне показывали… Я подумал, что это похоже просто на мой список расходов…
На несколько секунд в комнате повисла оглушающая тишина, пока Юно не услышал сухой и резкий, смешанный с нотками истерики, похожий на болезненный кашель, смех. Лишь через бесконечно долгое мгновение детектив понял, что это смеется он сам…